Юрий Мамлеев - интервью для журнала собака

Эти идеи действительно все время мелькали в Южинском в той или иной форме. Но члены кружка, хоть их и объединял духовный поиск, по существу были очень разными. Скажем, у Гейдара Джемаля (видный российский исламский деятель. – Прим. ред.) было совершенно другое направление, чем у меня или недавно умершего Евгения Головина (алхимик, оккультист, переводчик Лавкрафта. – Прим. ред.), которого больше интересовала античная и средневековая традиция.

Наше время предоставляет невероятные по сравнению с эпохой 1960-х возможности совершенствования – от любой литературы до поездок в Гималаи. Способствует ли это духовному росту или профанирует его? Ситуация действительно необычная. В традиционное время существовала массовая религия, но сокровенные знания хранились отдельно. Преобладало устное общение. В очень древние времена письменное общение считалось даже опасным: эти знания не стоит выносить на суд всех людей, потому что не каждый способен правильно понимать духовные явления. Такой осторожный подход к очень высоким текстам существует и в христианстве, и на Востоке, и в исламе. Но сейчас все стало не так, сейчас все открыто. Существуют и отвратительные сатанинские культы, и все что угодно. И одновременно широко переводятся на русский язык самые высокие книги. Доступно все, не только в сфере духа, но и в любой. Все обнажено до предела. Вот такая ситуация – ситуация бесконечного выбора.

А подобное положение возникло впервые или уже встречалось в истории? Такого никогда не было. Каждое время приносит что-то новое, а наше время – уникальное. Оно переломное по существу. У всех ощущение, что придет какая-то новая цивилизация. Но ничего страшного здесь нет. Страны остаются, народы остаются, а цивилизации меняются, это естественный процесс.

Как же так? Вы все время заявляете о своей приверженности традиции и при этом приветствуете грядущие перемены? (Смеется.) Никакого противоречия нет. Придерживаясь традиционалистских установок, я отношусь к этим явлениям как к природным, например землетрясениям, на которые бессмысленно обижаться. Я признаю, и было бы смешно не признавать, что наше время исключительно тяжелое, и в России, и в мире. Но можно отстраниться и взглянуть на процесс смены цивилизаций «научным образом». Хотя, конечно, страдания людей все равно переживаются тяжело.

«Империя духа» вышла в маленьком воронежском издательстве и на данный момент доступна лишь в специализированных магазинах. Это ваш сознательный выбор, чтобы книга попала только в нужные руки? У меня нет проблем с изданием, как нет и установки прятать свой роман. Я участвую в журнале, который называется так же, как мой роман, от него и поступило первое предложение. Скоро, надеюсь, он появится во всех магазинах. Вообще, в своих последних вещах я стремлюсь к простому, насколько это возможно, языку, чтобы сложные вещи выразить как можно более доходчиво, не теряя при этом сущности. Рене Генон (метафизик, столп философии традиционализма. – Прим. ред.), как известно, писал очень запутанным языком, и когда его спрашивали об этом, он прямо отвечал, что поступает так, чтобы его книги не читали профаны. Но в России другая ситуация. У нас самый простой человек может понять какую-то сложнейшую в духовном плане книгу. В России нет особого разделения, и не поймешь, где возникает дух. Нет, как в Европе, узкой группы эзотериков и философов, не имеющих ничего общего с остальным народом. У нас из простого народа выходили совершенно удивительные личности.

Герой вашего предыдущего романа, «Наедине с Россией», живущий в идеальной «Рассее», заявляет главному герою, пришельцу из нашего мира: «Вы должны здесь понять одно: мы прежде всего русские, а потом уже люди». Не могли бы вы пояснить этот тезис? В последнее время он приобрел практическую остроту. Эти слова звучат как парадокс. В любом литературном произведении необходима острота: чтобы оттенить какую-то мысль, нужно ее выразить радикально, это простой художественный прием. А по сути дела моя главная доктрина о «России вечной» ни в коем случае не является националистской. В ней нет никакой враждебности по отношению к другим народам. Более того, в ней все основано не на крови, а на духе. Любой человек, приобщенный к русской культуре, входит в понятие «русский» независимо от происхождения, будь он хоть датчанин, как Владимир Даль. Такое явление носит чисто духовный характер. Кстати, патриотизм – это хорошее явление, в отличие от национализма, и необходимое. Если народ не любит себя и свою культуру, он неизбежно гибнет: ассимилируется или завоевывается. Патриотизм, конечно, входит в концепцию «России вечной», но как один из ее элементов. Русская идея – это глобальное мировоззрение, охватывающее не только наш земной мир, но и весь духовный космос.